Фриш Макс - Санта Крус
Макс Фриш
Санта Крус
ПРОЛОГ
В трактире.
По одну сторону сидят крестьяне - молчаливо и
скучно играют в карты. По другую, ближе к
переднему плану,- доктор и Пелегрин, который, сидя
на столе, бренчит на гитаре и вполголоса напевает.
Пелегрин. Явайская песня... Ее всегда пели матросы, эти
загорелые дьяволы с глазами кошек, когда мы валялись на палубе и
не могли заснуть от жары! Семь недель мы плыли вдоль Африки,
бочки адски воняли, а над морем, словно фонарь, подвешенный к
мачте, висел серебряный гонг - полумесяц... И вот в такие ночи
они ее пели, в те безветренные ночи... (снова поет)
Доктор. Жозефина!
Входит мужчина, отряхивая пальто от снега.
Мужчина. Ну и снег идет!.. Доктор, а там на кладбище опять
кого-то хоронят. Пришли с пением, с ладаном, гроб впереди, все
как полагается, и - вот вам крест! - не могут найти могилу,
такой снег идет. (Садится). Мне вишневую.
Доктор. И нам, Жозефина, еще бутылочку!
Пелегрин. Она любила меня...
Доктор. Кто?
Пелегрин. Возможно, я повел себя как подлец тогда,
семнадцать лет назад, и все-таки, милый доктор, поверьте, как
верят в чудо - безрассудно, вопреки всему: она любила меня!
Доктор. Кто?
Пелегрин. У меня не было другой возможности снова увидеть
ее, нужна была посудина - любая, какая найдется, и мы захватили
первую попавшуюся, где-то около Марокко. Бедные французы! Они
были пьяны вдребезги, и мы побросали их за борт, всю команду:
буль, буль, буль! Мы замазали герб, распустили паруса... и
тринадцать недель я мчался к ней.
Доктор. К кому?
Пелегрин. Меня смех разбирает, как вспомню ее отца. "Моя
дочь,- говорит,- сокровище, вы недостойны даже взглянуть на нее,
бродяги!" "А где она?" - спрашиваю. "Не твое дело, - рычит он, -
она помолвлена".
Доктор. Помолвлена?
Пелегрин. С одним аристократом, бароном!
Доктор. Да-а?
Пелегрин. Да-а... В ту же ночь на моем корабле, в моей каюте
она лежала в моих объятиях.
Доктор. Кто?
Пелегрин. Эльвира. Чудесная девушка.
Доктор. Эльвира? Наша баронесса? Госпожа из замка?
Пелегрин. Тсс, тихо!
Хозяйка приносит еще одну бутылку.
Хозяйка. Господа, эта бутылка у меня последняя.
Доктор. Нашего друга замучила жажда.
Хозяйка. Вижу.
Доктор. Наш друг, должен вам сказать, объездил весь свет, он
видел больше, чем может присниться всем Жозефинам...
Хозяйка. Откуда вам знать, что мне может присниться?
Доктор. Он скитался по свету, пока не схватил лихорадку.
Хозяйка. Лихорадку?
Доктор. Вы только представьте: целый год ему нельзя было
пить. А сегодня мы празднуем его выздоровление.
Хозяйка. Поздравляю... (Наполняет стаканы). Если вы и
вправду выздоровели.
Пелегрин. Еще бы не вправду!
Хозяйка. Будем надеяться, что так, господин. Обычно он такой
болтун, наш доктор, жалеет людей и поэтому лжет им.
Пелегрин. Не сомневайтесь, мадам, на сей раз он ни капельки
не солгал.
Хозяйка. Почему вы так уверены?
Пелегрин. Почему! Да потому, что это не его диагноз, я сам
ему сказал, что здоров.
Хозяйка. Ну, тогда...
Пелегрин. Здоровее, чем когда-либо.
Хозяйка. Дай Бог. (Присаживается.) А то всяко бывало, знаете
ли. Тут вот и пьют и веселятся иной раз, празднуют
выздоровление, а потом, глядишь, везут его через месяц на
кладбище, выздоровевшего-то... Ну да что там, я ведь это так
просто, вы не подумайте... И все это из одной любви к людям,
понимаете; повозится он со своими больными, а там и пожалеет
добрая душа: отчего же, говорит, не повеселиться напоследок?
Пелегрин. Не сомневайтесь, мадам...
Хозяйка. Знаю уж, знаю!
Пелегрин. Через