7064f89f     

Фурманов Дмитрий Андреевич - Мятеж



Дмитрий Андреевич ФУРМАНОВ
МЯТЕЖ
Роман
В книгу замечательного советского писателя-коммуниста Д. А.
Фурманова (1891 - 1926) вошли два его фундаментальных романа "Чапаев"
и "Мятеж", посвященных революции и гражданской войне, коммунистам -
воспитателям масс.
ОГЛАВЛЕНИЕ:
I. По Семиреченскому тракту
II. В Верном
III. Мятеж
________________________________________________________________
I. ПО СЕМИРЕЧЕНСКОМУ ТРАКТУ
Девятьсот двадцатый год. Март. По Ташкенту, по аллеям - золото ранней
сухой восточной весны. В теплом воздухе - сонная, ленивая тишина.
Многоцветные пряные сарты* по уютным лавчонкам смачно пожевывают сочный
кишмиш. Редким гостем проскочит из-за угла кожаная тужурка, проскользнет
парусиновый зеленый портфель, зафыркает в отдаленье автомобиль, - это
мчится кто-то на заседание ревсовета. Все туда - к огромному каменному
дому, где кипит тревогой жизнь, где до зари и за зарей прыгают лихорадочно
бессонные пальцы по растянутым на стенах полотнищам карт, унизанным
многоцветными клумбами звездочек, головастых булавок, пернатых флажков.
_______________
* Так, неправильно, называли до революции местное коренное
население Ташкента и некоторых других городов Средней Азии. Фурманов
употребляет это название, так как оно было еще в ходу в годы
утверждения Советской власти в Туркестане. (Прим. ред.)
Глухая, забаюканная, ленивая тишь. По улицам в мертвом городе мертвый
покой. А в каменном доме - за широкими столами, у карт стенных, у
столиков, где стрекочут неугомонные морзе, в глухой шифровалке -
таинственные имена: Иргаш, Мадамин, Хал-Хаджа, Курширмат...
От разбойников нет покоя многострадальной Фергане. И в другом краю,
на далеком Семиреченском фронте, где под Копалом сдалась белая армия, -
грозные, ядреные остатки битой армии с Анненковым, со Щербаковым скачут в
Китай... Им надо отрезать путь, нагнать, уничтожить, убить последнюю
возможность возврата тяжелой боевой страды. Не замирающая ни на миг,
тревожная забота мечется по холодным высоким комнатам ревсовета, и нет
здесь доступа золотым лучам туркестанского солнца. И люди здесь иные, - не
те, что в сонной дремоте бродят тенями с аллеи на аллею: перехвачены
ремнями тугие корпуса, оттянуты револьверами кожаные куртки, строги
суровые желтые лица, кратки и четки холодные речи. И встретив на воле -
долгим изумленным взглядом провожают их цветные халаты, лениво пережевывая
пряный кишмиш.
Мы сегодня целый день, как волчки, вкруг ревсовета. Мы завтра ранним
утром покидаем Ташкент. Уезжаем в Семиречье, в Верный. На заманчивую
неведомую работу. Неизменный Василь Василич прихлопывает нам оранжевой
печатью семимильные мандаты. Я на свой улыбнулся не раз: тут целая
программа в сто параграфов, устав, весь мой символ веры. "Если, - подумал
я, - все выполнять, что сказано в этом мандате, - сроку надо никак не
меньше двести годов. Это вот так мандатец: с таким и в воде не утонешь, в
огне не сгоришь". Гляжу - и сам Василь Василич улыбается. Но не место
здесь шутить. Он молчалив и серьезен: должность такая. Он посмеется потом,
а теперь лишь смачно и крепко прихлопнет именитую бумагу, подожмет плотно
губы под черные усики и крякнет, словно после рюмки в трескучий мороз.
Это в ревсовете. А против - угол на угол - политуправление фронта. И
здесь суета неуемная. Шутка ли: уезжает в глухую даль - кто знает, на
сколько времени, на какие дела и тревоги и опасности - целая артель
ответственных работников. Тут мы все, в политуправлении, жили тесной
дружеской сем



Содержание раздела